ЗДОРОВЬЯ ВАМ
В военном госпитале из-за отсутствия элементарных препаратов (это были смутные 80-е годы) лежать было бессмысленно. Начальник медицинской службы возражать не стал, когда я принес ему рапорт, с просьбой направить для более глубокого обследования и лечения в Областную больницу. Там работал Николай Федорович, - друг семьи. По большим трудом, ему удалось определить меня в отделение нейрохирургии. И вот, палата №7 гостеприимно встретила меня.
Дискогенный радикулит в стадии обострения не давал покоя, движения были крайне скованными, левая нога вызывала боль и требовала особого положения.
После неоднократной попытки улечься на кровати, сетка которой проваливалась до пола, пришел к окончательному решению, – обратиться за советом к старшей медсестре, единственному и самому главному медперсоналу, оставшемуся после 18.00 в хирургическом отделении. Женщина, необыкновенной сообразительности, принялась укладывать меня, заставляя принимать различные позы.
- Наверняка, есть положение, сказала она, – при котором вы будете чувствовать себя превосходно. Не ленитесь, молодой человек, энергичней экспериментируйте.
Но, каждая новая поза вызывала острую боль, от которой выступали слезы. После очередной попытки у меня родилась мысль:
- А у вас доски не найдется подстелить под сетку, чтобы она не провисала до пола.
- У нас и специальные кровати есть, да свободных нет. Вот как только освободиться, мы вас будем иметь ввиду, а пока потерпеть придется, поди не на отдых приехали, а лечиться.
Я без претензий и с пониманием кивнул медсестре, которая тут же исчезла, а я продолжал укладываться самостоятельно.
К великому восторгу удалось принять удобную позу, острая боль прошла, осталась только ноющая, на лбу выступили крупные капли холодного пота.
Остальные больные с интересом смотрели на новичка, я тоже осмотрел комнату и разглядел лица сопалатников.
- Валера, - представился я, - будем знакомы.
- А, там в углу лежит Виктор Филиппович, - начал представлять один из больных.
- Ему недавно сделали операцию. Он иногда переворачивается сам, чаще приходиться помогать. Ты если что говори, я переверну и тебя. Меня троичный, зараза, замучил.
И он обстоятельно начал рассказывать мне, новому человеку, который внимательно слушал его. Видимо, он много раз рассказывал всем свою историю болезни.
Рассказывая, он кривил рожи, выпучивал глаза, вытягивал в трубочку губы пытаясь изобразить все особенности своего заболевания.
-Троичный нерв – это тебе не радикулит и Квазимодой стать можно. Одна надежда на науку. Вот, Николай Федорович, заморозит нерв и опять можно сталь варить. Он на этих лицевых нервах диссертацию написал, ученым стал.
Честно говоря, мне было прекрасно известно о том, с каким трудом давалась диссертация, но я делал вид будто бы впервые слышал о Николае Федоровиче. Меня больше интересовал уже сам Гена. Я впервые видел настоящего сталевара. Крупного телосложения, с большим багровым лицом, - он вписывался в мои представления сталевара. Добрые глаза его располагали к беседе.
-Гена, а почему именно Николай Федорович, а не профессор тебя больше устраивает?
-Слушай и запоминай, дорогой, - профессор имеет звания, прошлый успех, огромный авторитет, но сегодня лучше во сто крат оперирует Николай Федорович, это все знают. Но, профессор не дает ему самостоятельно проводить операции, хочет сам снимать сливки, держит его в своих способных подсобных. Все, что связано с лицевым нервом, корифей Николай Федорович, а не профессор кафедры нейрохирургии, запомни – пригодиться.
В это время в палату заглянул Николай Федорович и попросил зайти к нему в кабинет, он сделает мне назначение. Ценой огромных усилий, я доковылял до кабинета.
- Валера, все что необходимо тебе я назначил. Очень прошу, для твоей же пользы, принимай все лекарства, соблюдай тщательно режим лечения. Я на неделю уезжаю в командировку, вместо меня тебя будет лечить мой коллега. Он довольно хорошо осведомлен о твоей болезни и по всем вопросам обращайся к нему.
Распрощавшись, я поковылял в палату где меня уже ждал Гена.
-Валера, чего же ты начал лечение у Николая Федоровича, ведь он по лицевым нервам, а по радикулитам зав. отделением корифей?
-Гена, в наше время не выбирают врача, радуются тому, что тебя кто-то берется лечить.
-И то, верно.
В дверях появилась с огромным щитом санитарка.
-Кому тут спину ровнять надо? Тебе, что ли, новенький?
В белом халате, с широкой доской за спиной, она показалась мне ангелом спасителем спустившемся с небес на землю.
-Да, пожалуйста, я вам сейчас помогу.
Пытаясь как можно быстрее и проворнее встать и не задерживать санитарку, я, превозмогая боль встал с кровати, забрал матрац и замер в ожидании команды, что дальше делать.
Санитарка, старушка, - божий одуванчик, проворно подложила под сетку деревянный щит, взяла из рук матрац, одеяло и помогла заправить кровать.
- Ложись, я побегу, дел еще невпроворот.
После привычно-неудобной кровати с сеткой оттянутой до пола, лежать на матраце, уложенном на деревянном щите, оказалось тоже делом не простым. На боку лежать было хорошо, но на животе или на спине проблема, – требовалось время и огромные усилия, мышцы спины и ноги медленно расслаблялись, и острая боль слегка притупилась. Страшно захотелось спать.
Проснулся я от громкого приветствия дежурной сестры и приглашения в столовую.
Ужин был хорошо приготовлен, но кушать пришлось через силу, потребовалось время для того, чтобы привыкнуть к той тягостной картине, которая воцарилась в столовой. Больные, все, кроме послеоперационных, своим ходом добирались до столовой и превозмогая боль шли медленно, подолгу усаживались. Кривились от боли. Я тоже со стороны, наверняка, вызывал сочувствие, поскольку перемещаться мог только, придерживаясь за стенку. Большинство больных были с черепно-мозговыми травмами и заболеваниями троично-лицевого нерва, поэтому прием пищи для них было делом сложным, мучительным. И, глядя со стороны на эту картину невольно возникало чувство брезгливости, в то же время, чувство сострадания к ним заставляло оказывать посильную помощь.
На следующий день в нашу палату поступил новенький и, ко всеобщей радости, не был тяжелым больным. Его завела в палату модно одетая женщина. По-хозяйски оборудовала ему уголок: разложила вещи, разобрала постель, уложила больного. Выложила продукты, принесенные с собой. Объяснила ему, что и когда необходимо кушать, чтобы не забыл и обязательно выпил лекарства, которые прописал врач. Мужчина молча кивал головой и легкая, безобидная улыбка выражала благодарность и признательность за заботу. Перед уходом, женщина, как бы вспомнив о присутствующих в палате, извиняясь, пояснила, что очень обеспокоена состоянием отца и что ей сегодня предстоит еще много дел и на работе и дома. Очень просила, обращаясь ко всем сопалатникам, проследить за отцом, а то он такой забывчивый, пока не напомнишь, таблетку не дашь, – так сам и не вспомнит.
Быстро уложив в свою сумку лишние вещи, посуду, она, попрощавшись с отцом и с нами, убежала решать множество своих задач, а отец остался сидеть на кровати, как бы замер, устремив свой, слегка улыбчивый взгляд, на двери, где только что стояла его дочь.
- Отец, тебя с чем положили? – спросил, после затянувшейся паузы, Гена.
- Да, я и сам не знаю, вроде все хорошо.
- А, что у тебя болит?
- Ничего.
- Отец, не морочь голову, в областную больницу здоровых не кладут, да еще в нейрохирургию.
Уйдя от ответа, мужчина взял со стола оставленное дочерью яблоко и начал предлагать его всем по очереди.
- У тебя, наверное, голова болит? - не унимался Гена.
- Наверное, бывает иногда.
- Да-а-а, странно как то, - пробормотал себе под нос Гена и больше не задавал вопросов.
В это же день в нашу палату положили тяжелобольного. Его привезла из какого-то далекого села жена. Вся в слезах, старушка не в состоянии была чем-то помочь и бегала около носилок, в которых несли ее мужа из автобуса в палату. Что-то причитая, она поправляла на нем одеяло. Санитары с гробовым молчанием вошли в палату, переложили на кровать старика и тут же удалились. Старушка, наконец-то, с чувством облегчения вздохнула и, сбивчиво, начала объяснять.
- Еще вчера старого разбил паралич, а от нас - то не дозвониться до скорой помощи. Машину только грузовую председатель мог дать, а я ему – да разве довезу живого-то в кузове, а путь-то не ближний. Он пообещал выделить автобус. Вот сегодня и дали автобус, а я-то что сама могу – хожу вокруг и плачу. Водитель тоже, говорит, один не дотащит больного до автобуса. Пришлось бежать к соседям, искать помощников. А как его везти – он телом не владеет, говорить не может – как в обмороке, только глазами моргает. А вот теперь-то и машина уехала, а как же мне добираться до дому и не знаю. К нам маршрутные автобусы не ходят. От райцентра еще восемь километров идти, а надо, – дома скотина не кормленная, у самой сил нет, – хоть ложись рядом.
Что беспокоит ее больше? - разбитый параличом муж или масса проблем, которые ей предстоит решить? Да и справится ли с ними она одна?
Видимо, чувствуя, что сил едва ли хватит справится с бедой, которая навалилась в одночасье на нее, она с трудом встала со стула, расцеловала мужа и горько плача, шаркая ногами побрела на выход, оставив в палате недвижимого мужа и сочувствующих больных.
Через некоторое время она вернулась, подошла к мужу, вложила что-то руку и, удаляясь как бы спохватилась, сказала:
- Санитарка обещала менять постельное белье у мужа, так пусть возьмет за работу.
После этих слов, я обратил внимание, что в руку она вложила пять рублей. И, действительно, в конце дня пришла санитарка, поменяла мокрую простыню на сухую, после чего, пятерки в руке у старика уже не было.
В дальнейшем, старику белье уже добровольно никто не приходил менять. Когда запах в палате становился невыносимым, кто-то из «ходячих» больных шел к сестре и настоятельно просил поменять белье. После многократных просьб приходила старушка-санитарка и с помощью сопалатников, общими усилиями меняли простыни, которые тут же становились мокрыми, поскольку матрац был пропитан мочой. Клеенки, подложить под простыни, у медсестер не было.
Но, на следующий день медсестры самостоятельно поменяли и простыни, и матрац, поскольку предстоял обход профессором больных нейрохирургического отделения.
За четыре дня, которые я уже пролежал в больнице, это был первый обход профессором.
Уже с утра несколько раз старшая медсестра заходила в палату и предупреждала об обходе профессором. Как я потом понял, дело в общем-то формальное, мало полезное для больных нашей палаты, но довольно официальное и со стороны смотрится даже красиво.
Ровно в 10 часов утра из кабинета профессора вышла группа в белых халатах, через одного в очках и с папками в руках, с серьезными и умными лицами. Вид у всех решительный, как будто идут оглашать приговор (а может и так). Одним словом, мурашки по коже. Казнят или помилуют? Что же скажет главное действующее лицо – профессор? Какой приговор вынесет?
И вот, наконец-то, процессия торжественно входит в нашу палату.
- Ваша фамилия? – обратился профессор к больному.
- Карев.
- Имя, отчество?
- Виктор Филиппович.
- Кто лечащий врач? – обратился он к своим коллегам.
Все молчали, воцарилась полнейшая тишина.
- С чем лежите, и кто ваш лечащий врач? – обратился он к больному.
- Я, после операции на позвоночнике. Оперировал зав. отделением.
- Как Ваше самочувствие, жалобы есть?
- Нет, жалоб нет, а самочувствие ничего.
- Кстати, где сегодня зав отделением? Что-то я его сегодня не видел.
Стоящие сзади молча переглянулись.
- Ваша фамилия? – обратился профессор к сталевару, лежащему у окна.
- Большинов Геннадий Иванович, - не дожидаясь пока профессор спросит имя и отчество, ответил Гена.
- С чем лежите?
- Троичный нерв беспокоит, жду операции, - ответил Гена.
- Кто лечащий врач?
- Николай Федорович, сейчас в командировке, жду его приезда.
- Долго лежите?
- Уже неделю.
- Нечего ждать! Я вам сделаю операцию на этой неделе и пора уже домой.
- Нет, что Вы, я специально приехал к Николаю Федоровичу, чтобы только он оперировал.
- Ладно, спорить в палате не будем, зайдете ко мне после обеда в кабинет.
Профессор явно остался недоволен ответом, хмыкнул, поправил очки и подошел к кровати следующего больного.
- Ваша фамилия?
Больной молчал.
- Чего молчите? – повысил голос профессор.
- Ваша фамилия, имя, отчество?
Но, больной только моргал. Это был тяжело больной, которого вчера привезла старушка. Он был разбит параличом и не мог говорить, двигаться, едва шевелил левой рукой. Видимо, увидев, что к нему обращаются с вопросом, он начал медленные движения рукой.
- Вставать не надо. Больной, как ваша фамилия?
Но больной продолжал молчать.
- Кто у него лечащий врач?
Все молчали. Профессор начал отчитывать стоящих рядом с ним коллег.
- Я не понимаю, что здесь происходит? Больной молчит, явно игнорирует вопрос, врача нет, кому нужен такой обход? Мне, что ли? Так мне он не нужен! Где ваши больные? Чего мы время попусту теряем? - Только больных беспокоим.
Стоящие за ним врачи молча опустили глаза, ну точно, как студенты первокурсники.
Уже с гневом профессор опять обратился к больному, - Так скажите, кто вас лечит?
Я понял, что смогу разрядить накаленную обстановку и внести ясность.
- Товарищ профессор, этот больной не может вообще разговаривать, он парализованный. Его вчера привезли.
- Кто его вчера из вас принимал в отделение?
Все молчали. Никто не хотел принимать удар разгневанного профессора на себя.
- Кто вчера дежурил?
- Я, - ответила женщина в белом халате.
- Так чего молчите, или Вас тоже паралич разбил? Срочно разберитесь с больным! Почти сутки лежит тяжело больной и никому до него дела нет!
- Ваша фамилия? – обратился профессор ко мне.
Я, четко по-военному представился и доложил с чем лежу, и кто мой лечащий врач. Постояв молча около меня, успокоившись, профессор тут же вышел из палаты, а мы еще некоторое время молча смотрели, как за профессором поспешно удалялись его сопровождающие лица.
Визит профессора оживил работу медперсонала отделения. Забегали врачи, медсестры и даже, санитарки, одним словом, всем нашлась работа. Не обошли вниманием и нашу палату. Забежала сестра и пригласила Большинова к профессору. Через минуту зашла старшая медсестра и спросила, есть ли у нас в палате Краинов Петр Филиппович. Кроме недвижимо лежащего старика, все отрицательно закивали. Не получив утвердительного ответа, она ушла, но в скорее опять вернулась и начала нас расспрашивать о больном старике.
- Ребята, а когда поступил этот мужчина?
- Вчера, - ответил я.
- А, как его фамилия?
- Да, кто его знает, он парализованный, молчит, мы его фамилии не слышали, - уже за всех ответил я.
Сестра опять удалилась, а через некоторое время, мы поняли, что старик парализованный и есть Краинов, потому что вошедший в палату санитар по прозвищу «доцент» скомандовал:
- Краинов, за мной на рентген!
Все молчали.
- Кто из вас Краинов?
Тупыми, бычьими глазами, уставившись на тумбочку с продуктами, «доцент» молчал. Затем снова:
- Кто из вас Краинов?
«Доцент» подошел ближе к больному, потряс его и требовательным тоном сказал:
- Краинов, иди на рентген.
Но, тут я вмешался в разговор:
- Да, он же не может ходить, он парализованный.
- А-а-а, а что же мне с ним делать? Врач сказала, что его надо на рентген.
- У врача и спроси, чего больного дергаешь и нас беспокоишь! – прикрикнул на него я.
«Доцент» удалился. Вскоре по длинному коридору на большой скорости, тарахтя неслась тележка для перевозки лежачих больных. Прежде чем она въехала в нашу палату, тележка еще несколько раз пронеслась мимо дверей. Затем въехала, управляемая «доцентом».
— Это вам тележку надо? – спросил «доцент», глядя поочередно на каждого из присутствующих.
- Зачем она нам, – разве только покататься.
- Нет, это для больного, - с серьезным видом сказал он.
«Доцент" оказался в замешательстве. В его голове с трудом рождались мысли, это было видно по выражению на его лице. Больше ничего не спрашивая, «доцент» молча вышел из палаты оставив тележку. Через минуту вновь вошел и громко спросил:
- Кто из вас Краинов?
— Вот этот товарищ и есть Краинов, - ответил ему я.
- Ну и помошничек, бегает попусту, больных беспокоит, - ворчал Гена.
Мы знали, что у санитара кличка «доцент», но не знали, что он малость придурковатый. Не знали, но догадались сразу. Оказывается, он постоянный больной, как говорят, прописан в больнице. У него с головой что-то серьезное. Когда ему становиться совсем плохо его активно лечат, а когда недуг отступает, он оказывает посильную помощь медперсоналу больницы. Всегда с важным видом и, как правило, с марлевой повязкой на лице, в белом халате, он расхаживал по отделению молча, никого не донимая. Физически не очень-то крепкий, тем не менее, использовался для работ, где требовалась не столько умовая, сколько ломовая сила. Родители устроили его санитаром в больнице, решив тем самым, все проблемы – и работает, больше никуда не примут, и лечится тут же, и под присмотром врачей. Одна, правда, осталась проблема у родителей – успеть получить зарплату за него. Иначе, он ее в тот же день пропивал и сразу же нарушалась размеренная жизнь. Ему становилось плохо, срочно требовалось активное вмешательство врачей и неизвестно было каждый раз, смогут ли врачи спасти его, но криз проходил и все возвращалось на свои места.
Так вот, закатив коляску в отделение, «доцент» начал искать больного, которого уже успел забыть.
- Вот ваш больной, - показал я на Краинова.
«Доцент» подкатил коляску к его кровати и решительным голосом скомандовал ему:
- Ложись, я тебя на рентген повезу.
- Товарищ парализованный и сам не сможет лечь на коляску, - начал я ему объяснять, надо еще несколько человек и переложить его вместе с постелью, потому что тележка твоя железная и холодная, что ж ты его голым повезешь!? Иди и пригласи старшую медсестру, - попросил я его.
Он удалился. Вскоре пришла старшая медсестра.
- Нельзя же над человеком так издеваться и себя позорить, кого вы прислали? – гневно сказал я.
- Деньги получает? - Получает! Так и пусть работает, - ответила сестра.
- Тогда объясните ему, как надо везти больного на другой этаж на железной коляске и на мокрой простыне? – На это смотреть нет сил! Не садисты же вы? Вас, здоровую, положи вместо больного на эту коляску и прокати – так и вы завтра умрете! Ведь это же не дело! – гневно высказался я.
- Так, мы его вместе с его матрасом положим на коляску, - ответила она.
- Матрас у него мокрый и весь мочой провонялся, - куда же вы его повезете? Смеетесь, что ли? Все надо свежее принести.
- Пожалуй, вы правы. Сейчас сделаем.
«Доцент» стоял рядом и молча слушал.
- Саша, так звали «доцента», пойдем за свежим бельем.
И они удалились вместе, явно неудовлетворенные разговором.
Только через час пришла сестра с «доцентом», еще привели с собой старушку-санитарку, - божий одуванчик. Они, все вместе, поменяли постельное белье больному. Затем, уже с помощью сопалатников, тех, кто был способен помочь, – принялись перекладывать больного на железную тележку. С важным видом «доцент» медленно повез больного на рентген.
Через некоторое время, я поковылял на уколы и с ужасом обнаружил, что Каинов лежит на тележке около грузового лифта и рядом никого! Я, грешным делом, подумал, что он уже умер. Осторожно подошел, заглянул – больной был жив. Наверное, у «доцента» заклинило в голове, и он убежал куда-нибудь.
Вернулся и рассказал сестре об увиденном ужасе. Но, она с невозмутимым видом ответила:
- Наверное, он пошел на первый этаж к лифтерам, только они включают грузовой лифт. Не волнуйтесь, идите в палату, все будет хорошо, - и, отвернувшись, от меня она продолжала заниматься своими делами.
Я вновь вернулся к лифту, увидел ту же картину. В душе у меня кипело, я представил себя на месте больного. То, что для них было делом обыденным, у меня вызвало нервный шок.
- Ну, как можно, тяжело больного, одного, оставить и забыть в коридоре??? – не унимался я.
Где-то, минут через сорок, тележка с грохотом влетела в палату. Радостный «доцент» доложил, что все нормально и установил тележку около кровати.
- Ну, слезай, приехали! – сказал он больному, лежащему на тележке.
Естественно, больной даже и не шевельнулся.
Саша еще несколько раз требовательно повторил.
Любая глупость имеет свои пределы, но это…
- Саша, ты что же забыл, что больной парализован и совсем не двигается, его надо переложить.
- А, я не могу, он тяжелый.
- А тебя и никто и не заставляет одного это делать. Пойди и позови еще санитаров, я могу помочь, а больше в палате и некому.
Саша постоял, подумал и нерешительно побрел искать санитара. Вскоре, они уже стояли в дверях: один – полудурок, и бабушка – божий одуванчик. Но, на счастье, уже вернулся от профессора Гена и мы, вчетвером, взяв за углы матраса переложили Каинова на кровать. Он пытался что-то сказать, но мимика на лице и совсем слабые движения пальцами были не понятны для нас. Своя боль уже и не казалось такой страшной. Страшно было видеть, как мучается, наедине с собой, Краинов, а может, уже и не осознает своего состояния.
Лекарств ему не давали, хотя периодически приходила сестра и делала ему уколы.
На следующий день пришел врач, измерил ему пульс и давление. Я не удержался и спросил:
- Николай Федорович, как дела у больного?
- У него большая опухоль мозга и операция невозможна, - тихо ответил он мне, - уже вызвали жену, которая должна будет его забрать домой.
Я увидел обреченного больного, которому здесь не могут помочь. Еще сильнее защемило сердце, когда я вспомнил ту старушку, которая привезла его в надежде на то, что произойдет чудо и его вылечат, поставят на ноги. И вот, ей вновь возвращают его без какой-либо надежды на то, что он поправиться.
Через день приехала жена Каинова. Вся в слезах появилась она в палате, упала ему на грудь и так лежала, пока не пришел врач. Ее пригласили оформить документы на выписку. Она встала, правда, уже не рыдала, а приговаривала:
- Чем же я смогу помочь тебе, как же я справлюсь с тобой одна на хуторе, если тебе здесь не смогли помочь, боль снять. Как же ты, милый, будешь мучиться дома. Да, кого это уже волнует?
- Бабушка, к вам будут приезжать и делать мужу уколы, вы не расстраивайтесь, - сказал кто-то в белом халате. Но, она посмотрела, и только покачала головой.
Больница выделила для отправки Каинова машину «Скорой помощи». Два санитара на носилках понесли его к машине, а мы с грустью и с болью в душе прощались с ним. Тяжелый ком подступил к горлу после того, как жена Каинова шаркая ногами и отбивая поклоны, оставшимся в палате больным пожелала удачи и счастья, чтобы из больницы здоровыми вышли, а не так как мой.
В палате еще долго стояла гробовая тишина. Понятно, что даже самые грамотные врачи, порой, не могут осилить заразу обрывающую человеческую жизнь. Еще более прискорбно видеть и убеждаться в том, что все настойчивее внедряется в нашу жизнь такая поговорка: «Лечиться за даром – лечиться даром», за все лекарства и процедуры надо платить, а если не чем? – надеяться на Бога!?
Со стороны, отчетливо видно было, что Краинов со своим тяжелым недугом, без помощи родных, близких ему людей, которые бы ухаживали за ним в больнице и хорошо оплачивали все медицинские услуги – просто не нужен и никому не интересен. Медперсонал в силу своих обязанностей вынужден был соблюдать некоторые формальности по уходу и лечению, но не больше, чем формальности, которые не только не лечат, а от которых тошнит и постороннему наблюдателю становиться страшно, поскольку никто не застрахован от аналогичной житейской ситуации. Именно это в душе осознавал каждый из нас, сидя молча в палате.
На следующий день почувствовалось некоторое оживление. Уже забылся безнадежно больной, возможно, просто не хотелось о нем вспоминать, каждого больше волнуют свои болячки.
Но, как бы то ни было, жизнь берет свое!
- Валера, ты в куре того, какое новшество ввела старшая медсестра? – громко обращаясь ко мне, но явно для того, чтобы услышали все в палате, сообщил Гена. – Теперь нам таблетки будут выдавать утром и на весь день. А ты уже сам распределяй – какую и когда принимать лучше.
Поскольку Николай Федорович выписали великое множество различных таблеток, уколов и процедур и чтобы не запутаться я пошел к старшей медсестре и выписал все из карточки назначения. Аккуратно расчертив на плотном листе бумаги, принесенной из дома, порядок принятия лекарств, процедур. В верхней части написал фамилию, имя и отчество и диагноз, поставленный Николаем Федоровичем. Получилась очень красивая, а главное, информативная таблица. В последней графе я решил отмечать свое самочувствие по десятибалльной системе, с учетом того, что на день поступления мое самочувствие оценивалось в два балла и десять баллов если я буду здоров и «годен к строевой».
Буквально на следующий же день при обходе профессор обратил внимание на мое изобретательство.
- Что это у вас на груди за табличка? – спросил он у меня.
— Это мое Ф.И.О. и диагноз, Ф.И.О. лечащего врача, что им прописано, как принимаются и какие процедуры, каково мое самочувствие.
- Да, что-то в этом есть. Многие вопросы сами собой отпадают. Одно плохо, живого диалога не получится. Это пришел в палату и читай молча ваши карточки – нет, мне это не нравиться.
Уходя, забыв зачем приходил, профессор вышел, бурча что-то себе под нос. За ним, хихикая и перешептываясь, проследовала свита в белых халатах.
Через неделю я увидел положительные результаты таблички. Уже четко просматривалась картина приема лекарств, процедур и мое самочувствие. Из графика выпали дефицитные лекарства, их почему-то сестра не приносила, видимо, по своей забывчивости, а когда спрашивал – отвечала, что их нет. Хотя сестры менялись, но картина на графике не менялась, – давались просто витамины, а то лекарство что лечит – явно уплывало мимо.
Поделившись своими наблюдениями с прибывшим из командировки Николаем Федоровичем, я понял, что надо было требовать свои лекарства, а не молчаливо фиксировать их отсутствие.
- Валера, еще не все потеряно, - сейчас все получишь.
Он удалился и через некоторое время вернулся в палату с коробкой, набитой лекарствами.
— Вот, что тебе причитается на весь курс лечения. Надеюсь, что теперь в твоем графике не будет пробелов, не успеешь выпить в больнице – допьешь дома, курс лечения нельзя прерывать.
Он улыбнулся, обстоятельно осмотрел меня и сказал:
- Медленно, но лечение продвигается. Начинай ходить на электропроцедуры и принимай через день грязи, – я их тебе прописал, а через день перевожу тебя в другую палату на два человека.
- Я уже привык к больным в этой палате, может и не стоит особенно хлопотать, - несколько смущенно ответил я.
Я знал, что это стоит денег и точно знал, что он их с меня не возьмет.
- Эта палата в моем распоряжении, тебе будет там уютнее и для лечения полезней, так что скоро переселим. Эта палата для участников войны, а их пока нет, так что место свободное.
Николай Федорович еще не закончил разговор со мной, как к нему обратился больной, которого звали Николаем, с просьбой:
- Скажите, а когда мне таблетки принесут, всем дают – мне нет? Голова болит, нет сил, лечиться надо – а, нечем.
- Как это не дают? Сестра всем больным разносит лекарство по утрам.
- Приносит утром, а больше не дает.
- Он их сразу все съедает, всю дневную норму за раз, - услышав, в разговор вступил Краинов, - Мы и так стараемся выдавать ему по частям. Увидели, как он их в один прием съедает, подумали, что отравится и поделили по кучкам: на утро, на обед и на вечер, объяснили ему, а он их все равно все сразу съедает, тогда и начали забирать и выдавать по частям, чтобы ему хуже не стало.
- И, действительно, - сказал я, - вчера он номер отчудил, - пошел в туалет и заблудился. Зашел в чужую палату и лег на свободную койку, а когда пришел больной - его кровать была уже занятой. Пошел сестре объяснять, что его кровать кто-то занял пока он на процедуры ходил. А сестра ему:
- Не чудите, больной, идите и отдохните, - а сама бурчит, - ну не хирургия, а дурдом какой-то.
Больной пошел сгонять чужака со своей кровати, а наш Коля агрессивность проявлять начал, кулаками махать. Больной опять к сестре. Пришла сестра и не поймет, кто здесь чужой? Оба претендуют на одну кровать.
Ну, того больного проснувшиеся сопалатники узнали, а Николая с трудом вывели, но где он лежит – никто сказать не мог.
Водила, водила сестра по палатам и не смогла кровать его найти. Фамилию он не помнит, а где лежал – забыл.
Мы бы его признали, да в это время в палате все спали. Она его около себя посадила и сидел он там до тех пор, пока мы случайно не увидели его, когда на ужин пошли.
- Коля, - говорю я, - ты чего, сегодня дежуришь?
Услышав меня, сестра высунулась из процедурной и спросила, знаю ли я его?
- Да, он с нами в одной палате лежит, кровать сразу у входа справа.
Сестра тут же его и отвела в палату. На ужин он не пошел, видимо, боялся, что его кровать кто-то займет. Он просто сидел на своей кровати и, казалось, думал о чем-то грустном. С каждым днем ему становилось все хуже и хуже.
На следующее утро сестра определила мне место в новой палате и все бывшие сопалатники пришли смотреть, где меня разместили. Осмотрев палату Большинов изрек:
- Везет же людям, а нам опять дерьмом дышать, скорее бы выписали, что ли. Вместо тебя в палату тяжелого больного положили. С тобой было хорошо, а теперь будет тяжко!
- Ребята, а вы заходите ко мне, все веселее будет, чайком буду угощать, видите, – жена опять принесла съестного на семерых.
Активное лечение начало давать свои результаты. Я уже начал больше передвигаться, живой огонек загорелся в моих глазах. В процедурной чаще шутил, интересовался ходом лечения знакомых, заглядывал в палату, где лежал раньше. Ко мне тоже любили заходить, у меня всегда был хороший чай, сахар. Всегда находилось доброе слово и острая шутка, веселый анекдот, – это уже само собой.
На мое место в палату №7 положили бывшего заключенного (зэка). Мужчина большую часть жизни отсидел в тюрьме. Ему предстояла сложнейшая операция, – удаление подчерепной опухоли. И, чем ближе приближался день операции, тем тоскливее становилось его лицо. Заходя ко мне в палату, он всегда спрашивал разрешения и просил крепкого чаю. Заваривал, с моего разрешения, сам. Чай больше походил на чефир, но я его не осуждал. Однажды я спросил у него:
- Гена, а тебе не вредно для здоровья чрезмерное увлечение крепким чаем?
- Да, что ты, я же слабенький пью, вот в зоне, бывало, накрутишь чашку – в ней ложка стоит, крутой – от него балда такая, сидишь – кайфуешь.
- Кто же тебя после операции выхаживать будет? На что надеешься?
- Честно говоря, иконка у меня есть, только на нее и ставлю.
Он достал из-за пазухи иконку Божьей матери, вытер ее об рубашку и долго молча смотрел на нее, будто рассматривал.
- А родные в городе есть?
- Есть. Мать старая, еле ногами двигает и сестра, вторым ребенком ходит, на сносях уже. Так что, одна надежда на эту иконку, может Божья мать поможет.
И он осторожно, будто боясь причинить боль своей спасительнице, положил за пазуху талисман, не весть, когда приобретенный, но ставший для него самым дорогим.
Сегодня утром его начали готовить к операции. На стриженной голове отчетливо были видны многочисленные шрамы – большие и мелкие, ужас как много.
- Гена, только без обиды, скажи, что на твоей голове делали? Дрова кололи, что ли?
- Ага, и гвозди ровняли, и подковы гнули, - улыбнувшись, подмигнул он мне, - В драке от кастета и наполучал, повезло – живой остался, но с тех пор и головой мучаюсь. От головных болей часто сознание теряю. Как говорят, пан или пропал, делать нечего, пусть долбят черепок, да почистят мозги, может и поумнею за одно, все равно терпеть уже нет больше мочи.
Он не спеша допил чаек и видно было, что наш разговор несколько успокоил его. Ну, пожелай ни пуха, ни пера, надеюсь увидимся.
Я вышел в коридор проводить Геннадия и увидел знакомую, которая работала в военном училище.
- А что ты здесь делаешь? – спросил я ее.
- Да, вот пришла маму навестить, она у меня уже месяц после операции и все рана не заживает, не затягивается. Уже и не знаю, что с ней делать? Говорили, что операция простая, – обычный жировик на голове вырезать и все, а вот так получилось, что рана не заживает. Ну, да ладно, я побежала, а тебе скорейшего выздоровления.
Вечером, увидев Николая Федоровича, я спросил ради любопытства, почему у мамы моей знакомой уже месяц не заживает рана на голове?
- Валера, как бы ты вырезал жировик?
Я, по своему разумению, обрисовал порядок и последовательность операции: подготовил и обработал место, сделал ровный надрез, раздвинул края кожи и вырезал жировик и зашил разрезанную кожу.
— Вот, видишь, все верно, а что сделал хирург? – он вырезал по кругу жировик и образовался круг, который нельзя стянуть и зашить. Нет кожи на голове диаметром почти три сантиметра! И никто не знает теперь, - как заживить эту рану.
- Хирург что, - садист или пьяный был?
- Да, нет, его давно надо было из медицины гнать поганой метлой, так нет - партийный деятель. С четвертой неотложки к нам направили, думали, что там у него случайный брак в работе был. После операции обнаружили, что он иглу оставил внутри и зашил ее там, только через некоторое время, из-за жалоб больного на рентгене и увидели ужас. Перевели его к нам. У нас продолжает «оперировать». За какие заслуги ему все прощают – не знаю, другого давно бы отстранили от операций, да и народ терпеливый, – давно бы в суд подали, а они все верят в профессионализм и порядочность врачей.
- Да, ладно о плохом, ты так себя чувствуешь?
- О выписке думаю, уже самостоятельно без костыля хожу и надеюсь в домашних условиях быстрее лечение пойдет, а строевая подготовка выправку восстановит. Так оно и получилось.
Моя глубочайшая благодарность Николаю Федоровичу, который сделал для меня все что смог, главное - поставил на ноги. Я вновь в армейском строю!